Культура и искусство

25 марта исполняется 105 лет со дня рождения Ивана Козловского — великолепного тенора русской оперной сцены. В репертуаре Козловского насчитывалось около 50 оперных партий, в их числе его «коронные» роли: Юродивый в «Борисе Годунове» Мусоргского, Ленский в «Евгении Онегине» Чайковского, Владимир Галицкий в «Князе Игоре» Бородина, Царь Берендей в «Снегурочке» Римского-Корсакова, Лоэнгрин в одноименной опере Вагнера, граф Альмавива в «Севильском цирюльнике» Россини...

Предлагаем читателям интервью с его единственной внучкой — Анной Козловской, которое она дала корреспондентам «Независимой газеты»:

— Каким, по Вашему мнению, был характер деда?

— Чтобы точнее ответить на этот вопрос, нужно вспомнить его детство. Ведь когда ему было немногим более семи лет, он перенес сильное душевное потрясение — мать отправила его из родной деревни Марьяновка в Киев, в церковно-приходскую школу при одном из монастырей. Там он жил, учился, пел в церковном хоре, но очень страдал от обиды, что его отлучили от родного дома. Он был сложным ребенком, и его отношения в обителях складывались не просто. Религия же стала его убеждением, потребностью души. Он всегда ходил в храм, искренне соблюдал православные обряды, постился. Дед всегда молился перед едой, только читал не традиционную, а составленную им самим молитву.

– Вы ее помните?

— Помню! Она звучала так: «Пошли, Боже, хорошо петь, прославлять род свой, долго жить на свете». Жизнь показала, что Бог услышал его молитвы.

Он был человеком строгих нравов и умел высоко нести свое человеческое достоинство. Он прекрасно понимал, что голос — дар Божий и, чтобы его сохранить, нужно обладать большим терпением и самодисциплиной. Например, после спектакля или концерта, а также после принятия горячей пищи или чая он как минимум час или полтора не выходил на улицу. А выходя из дома, непременно заматывал горло длинным теплым шарфом....

Юность деда пришлась на годы революции и гражданской войны. В 1919 году его мобилизовали в Красную Армию. Он, естественно, попросился в кавалерию, но прослужил в ней недолго. Однажды, когда кавалеристы запели в строю, командиру настолько понравился голос рядового Козловского, что, для того чтобы сохранить его, деда перевели в тыл, в инженерные войска, а оттуда послали учиться пению в Киев.

В 1926 году его приняли в Большой театр, где он пел почти 30 лет...

— Иван Семенович покинул оперную сцену, когда ему было всего лишь 54 года...

— В тот год дедушка был в длительной гастрольной поездке по стране. Желающих послушать «самого Козловского» оказалось так много, что он согласился давать по два концерта в день вместо одного, установленного правилами. ...В «Комсомольской правде» появился фельетон, заканчивающийся оскорбительной фразой: «Как не стыдно человеку зарабатывать столько денег?» И это бросили в лицо человеку, который во время войны добровольно, как истинный христианин, построил на свои деньги танк, а позже в своем родном селе — детскую музыкальную школу. Его, уважаемого народом ведущего певца оперной сцены, фактически публично облили грязью. Он обратился за помощью в администрацию Большого театра, но не получил должной поддержки. И тогда пришло решение: уйти из театра.

Но жить без пения он просто не мог. Я уверена, что его призвание было предопределено свыше. Ему это было написано на роду, потому-то и судьба складывалась так, как было угодно Богу.

— А за рубежом Иван Семенович ни разу не гастролировал?

— Насколько я знаю, деда за рубеж не выпускали. Оставалось лишь предполагать, что невыездным деда сделали из-за его старшего брата... Он тоже был в детстве отправлен матерью в Киев, в монастырскую школу, где получил религиозное воспитание и учился пению. В 1918 году он эмигрировал в Америку. Там жил долго, собрал свой хор и успешно выступал с концертами. Но в конце жизни полностью ушел в религию, служил в одном из православных храмов недалеко от Нью-Йорка и умер в чине протоиерея.

Иван Семенович нравился сильным мира сего, в том числе и Сталину, и я думаю, что это избавило его от жестких преследований за «грехи» брата; все ограничилось тем, что его не выпускали, как раньше говорили, за «железный занавес». А в конце 80-х он уже никуда не мог поехать. Так что показать себя в Европе ему, к сожалению, не довелось.