Интервью

«Не вы ко мне пришли, а я вас призвал» — эти библейские слова мы вспоминаем, когда речь заходит о людях, отдавших ум и сердце служению церкви. И все-таки нам хочется знать о наших пастырях чуточку больше. АРХИЕПИСКОП КАЗАНСКИЙ И ТАТАРСТАНСКИЙ АНАСТАСИЙ, в миру — Александр Михайлович Меткин — человек, которому мы должны быть благодарны за возрождение и открытие десятков храмов и монастырей, создание в Казани Духовной семинарии, множества воскресных школ. Он избегает светской тщетной суеты, его редко можно увидеть дающим интервью. Деловая атмосфера кабинета, где то и дело трезвонит телефон, да храмы — от огромного собора до скромной деревенской церкви, а наш архиерей много, очень много служит, — вот привычная атмосфера для ВЛАДЫКИ.

— Ваше Высокопреосвященство, кто-то рождается с православным миропониманием, кто-то приходит к вере в Бога в результате раздумий. Как совершился ваш приход в христианство?

— Я родился в крестьянской семье, где с самых первых шагов ощущал сильные православные традиции. Моя родина — Калининская область, Кимрский район, деревня Столбово. Наш храм был построен в честь Успения Божьей Матери. И я родился в Успение, этот праздник для меня самый дорогой и близкий. Мама рассказывала, что когда она пошла ко всенощной, тут я запросился на свет Божий, она все шутила, что я не дал ей в церковь сходить. Моя мама была глубоко верующим человеком, пела в церковном хоре, была в приходском совете, отец — председатель колхоза, потом — председатель сельсовета, и хотя он стоял далеко от церкви, относился к ней с симпатией. Папа никогда не запрещал мне ходить в храм, никогда. Даже когда уже начались хрущевские гонения на церковь. Так получилось, что я с молоком матери впитал христианство.

Мама нашего архиерея была женщиной изумительной — такую пронзительную доброту и прощение, что стояли в ее мудрых глазах — редко встретишь. А еще Дарья Яковлевна была не просто скромна — смиренна. Сын-епископ иногда подвозил ее до храма, но входила в церковь она всегда одна, выдержав сутолоку и тесноту, что была в наших церквах даже в начале девяностых. Неловко ей было бы продемонстрировать прихожанам, что она — мать епископа. Она ушла несколько лет назад, но в ее комнате в доме владыки все так и стоит, словно Дарья Яковлевна отлучилась на минуту. И огонек в лампадке перед иконами так же пламенеет.

— Желание быть священником проявилось еще в детстве?

— Наверное... Я с любовью относился к нашему сельскому батюшке, трепетно трогал его облачения... Я с малых лет играл в священника, мы с детишками устраивали крестные ходы —ходили по улице с иконами, кадилами, лампадками, пели тропари. Организатором всегда выступал я. Это были пятидесятые годы, хрущевские гонения на церковь еще не начались. Я помню, что у нас и на полях были крестные ходы, церковь была очень связана с крестьянским бытом.

— Ваше взросление пришлось на шестидесятые годы, страшное для нашей церкви время, верилось тогда, что все повернется к лучшему?

— Нет. Не было этой уверенности. Нам об этом говорили и светские власти, которые боролись против церкви, и власти церковные. Наш правящий епископ, например, сказал моей маме: «Зачем ты его водишь в церковь? Ведь мы умрем, и на этом все кончится. Пусть твой сын выбирает мирскую профессию, зачем коверкать ему жизнь». Дело доходило до того, что у меня требовали отречение от церкви, давление было огромнейшее. Только благодаря хорошим друзьям, которые меня поддерживали в тяжелые годы, мне удалось выстоять. Хочу назвать покойного отца Германа Красильникова, у него был под Загорском приход, куда мы, небольшая группа молодежи, приезжали на каникулы. Из нее, кстати, вышли архиепископ Владимирский Евлогий, Никон, настоятель Афонского подворья в Москве. Это все мои друзья юности, которые меня поддерживали.

— И вот Вы приехали в Казань...

— Если бы не приехал сюда, мне бы на родине пришлось очень туго. Один иеромонах, который у нас служил, посоветовал: « Тебе надо уезжать, жизни здесь не будет». И отец дал мне благословение, сказав, что «тебе надо жить, и жизнь надо устраивать». И я приехал в Казань. Застал владыку Михаила Воскресенского, встретил очень хороших людей, которые в свое время были близки к служившему в Казани епископу Сергию Пражскому, та обстановка, что нас окружала, была обстановкой христианской любви и уважения, поддержки. Я соприкоснулся с тем миром, который уходил от нас и даже в чем-то ушел. Я с особой любовью вспоминаю отца Серафима, ризничего Седмиозерной пустыни, его друзей. Не менее теплым было окружение покойного владыки Сергия — мать Антония, мать Сергия — это были Дивеевские монахини, прошедшие лагеря. Я снимал квартиру у коренной казанской жительницы, очень верующей женщины, одно время она была старостой в церкви и сумела спасти большое количество икон, они сейчас находятся в церкви Всех Ярославских Чудотворцев. Эта женщина была одинока, ее муж и сын погибли во время гражданской войны, и у нее в доме как раз собирались эти старенькие монахини. Часто после богослужения большой компанией заходили к ней, она устраивала обеды, и это был такой особый мир — чистый, духовный, он в какой-то мере и сформировал мое мировоззрение.

— Какой была ваша первая церковная должность?

— Псаломщик в кладбищенской церкви. Через год меня рукоположили в сан дьякона уже в Никольском соборе, а через четыре года владыка Михаил Воскресенский рукоположил меня в священники. Через три-четыре года моего служения я был назначен секретарем епархиального управления и настоятелем этого собора.

В ту пору он еще не принял монашество, и его звали отец Александр. Он ходил по городу стремительной походкой — легкий, улыбчивый, все понимающий и прощающий нам наши слабости. Молодежь тянулась в Никольский собор, чтобы послушать его проповеди. Это было наше духовное сопротивление по отношению ко все разлагающему «застою». Мою первую в жизни исповедь принял однажды на Страстной неделе отец Александр. Из его рук я получила свою первую Библию.

— Таинство священства — как его можно объяснить нам, мирским людям?

— Человек получает духовную энергию, преемственность, которая сохраняется в нашей Церкви от святых апостолов, от Христа. Господь дал эту благодать святого духа апостолам, и она передается епископам, которые в свою очередь во время таинства рукоположения передают ее священникам и дьяконам.

— Каждый может стать священником?

— Далеко не каждый, а тот, кого Бог призвал.

— Учеба в семинарии, чем она, помимо специальных дисциплин, отличается от учебы в мирских учебных заведениях?

— Семинария, духовная академия — это богослужебная жизнь, потому что учеба и воцерковление — там все это связано. Для меня семинария, хотя я и в ней, и в академии учился заочно, всегда была родным домом. Мне не позволили поступить на дневное отделение сразу по окончанию школы, тогда ведь уполномоченный из Отдела по делам религии должен был дать согласие и была установка: брать учиться в семинарию недалеких людей. Для меня был трагический день, когда я не увидел свою фамилию в списках поступивших, хотя хорошо сдал экзамены. Я пошел на исповедь к духоносному старцу архимандриту Тихону, он утешил меня и сказал: «Ты не расстраивайся, что не поступил, ты еще здесь будешь, будешь в духовном сане». Для меня всегда было самым дорогим изображением явление Божьей Матери Преподобному Сергию, Она укрепляла его, говоря: «Не бойся, избранниче Мой», и я почему-то посмотрел на этот образ и нашел в нем утешение. И с радостным чувством уехал из Лавры, надеясь, что Господь меня не оставит. Так оно и вышло.

— Выражаясь мирским языком, Ваша сегодняшняя должность называется «управляющий епархией», что она в себя включает?

— У нас 170 приходов и 8 монастырей, духовная семинария, которая приносит не только радости, но и всевозможные заботы, потому что в ней учится 80 человек с разными характерами и поступают они к нам отнюдь не в ангельском образе. Приходы же есть приходы, в них возникают разные ситуации между приходским советом, настоятелем. Я — настоятель Петропавловского собора, но в то же время практически — настоятель всех наших храмов, потому что все их проблемы стекаются в мой кабинет, и здесь их надо разрешать. А проблемы бывают не только духовные, но и хозяйственные, административные. Все это сложная и, по сути, мирская работа. Кроме этого, у нас по епархии 47 воскресных школ.

— После всего, что я сейчас услышала, мой вопрос прозвучит наивно, но все-таки задам его: у Вас бывает свободное время?

— Нет. Иногда в субботу хотелось хотя бы до вечернего богослужения побыть вне поля зрения наших православных, но такого не бывает. И в выходные приходится бывать в епархиальном управлении. Затишья нет даже в летнее время. Много материальных проблем с открытием новых приходов, но чем мы можем помочь? Епархия живет с небольших взносов, которые делают храмы. У епархиальных служащих смешные оклады.

— У Вас есть какое-то любимое место в епархии?

— Когда я чувствую, что силы уже на исходе, и я сегодня больше не могу работать, то еду в Раифу. Я выхожу, не доезжая до монастыря, отпускаю водителя и иду по лесу, приходя в себя. Провожу там не очень много времени и уезжаю, успокоенный. Раифа для меня связана с моими юношескими годами. Однажды старенькие монахини, о которых я вам рассказывал, позвали меня в лес за грибами. Мы бродили меж золотых осенних деревьев, и вдруг моим глазам открылось чудо, то, что я увидел, было схоже с полотнами моего любимого Левитана, но это была не картина, а реальность. На фоне золотых деревьев я увидел купола, они тогда еще стояли... Это было откровение, я стоял, как зачарованный. Но подойти ближе было нельзя, там были охранники, они могли выстрелить. Мы посмотрели на обитель, помолились и ушли. Но эта картина осталась у меня в душе навсегда. И свершилось чудо — Раифа стала нашим первым возрожденным монастырем.

Однажды в середине семидесятых в пустой еще перед богослужением Покровской церкви отец Александр приметил мальчишку в голубой болоньевой куртке, веселого, с распахнутыми и доверчивыми синими глазами, который с любопытством смотрел из-за колонны на иконостас. Подошел, разговорил мальчугана, сказал: приходи в церковь почаще. Мальчик пришел раз, другой... Священник начал опекать его, а когда паренек окончил школу, помог поступить в семинарию. И по прошествии лет, уже принявши монашеский постриг, его воспитанник попросил благословения на восстановление Раифского монастыря. Как вы уже догадались, тот мальчик и был будущий архимандрит Всеволод.

— Есть специфика вашего служения в мусульманской республике или нет?

— Мы смотрим друг на друга и стараемся тянуться друг за другом. Те добрые отношения, что сложились между нами и Духовным управлением мусульман, помогают нам в работе. Мы, например, часто обращаемся с нашими проблемами в вышестоящие инстанции, подписывая одно письмо на две конфессии. Практика показала, что такие обращения бывают более действенны.

— Когда Вы начинали свое епископское служение, в епархии было 11 приходов, сейчас, как вы только что сказали, их 170... Епархия — не богата, на что строить церкви?

— Есть благодетели. Даже сейчас, при нашей трудной жизни, они есть. Вы знаете, как помогают Раифскому монастырю, бывает, что благотворители просто строят церкви, есть такие случаи. Предприниматели, живущие в Казани, приезжают на родину и строят храмы. Есть в людях вера, есть желание делать добро.

— В епархии 8 монастырей, не везде большое количество братии, стоит ли открывать новые?

— Монастыри необходимо возрождать, то есть возвращать людям утраченные святыни, это же наша духовность и история. Мы были бы рады, если бы вновь ожил Казанский Богородицкий монастырь, на что сейчас появилась надежда. А он всегда был духовным центром Казани. Пусть там будет на первых порах 2-3 монахини, потом больше, во всяком случае, есть огромное желание возродить литургическую жизнь на этом святом месте. Конечно, открывать новые монашеские обители пока не стоит, надо возвращать к жизни старые, те, что были славны своими монашескими традициями.

— В прошлом году в прессе велась бурная дискуссия о том, читать или нет основы православной культуры в школе. Каково Ваше мнение?

— Татарстан — особый регион, здесь надо параллельно преподавать и основы исламской культуры. Пока этот вопрос завис в воздухе, но, я думаю, рано или поздно мы придем к его положительному решению.

— Что, на Ваш взгляд, должно меняться в Церкви, а что — оставаться неизменным?

— Неизменными должны быть наши канонические традиции. Но мы сейчас, например, смотрим не очень строго, если девушка приходит в храм, не к причастию, конечно, в брюках. Раньше об этом даже подумать было невозможно. Хотя, мне кажется, культура посещения храма все же начала возрождаться, люди понимают, в чем и как можно прийти в церковь, а в чем — нет.

— Проблема сект до сих пор остается актуальной, как Вы полагаете, что движет людьми, которые идут в разные братства, к сайентологам и иже с ними?

— У таких людей нет ни малейших представлений о своей традиционной религии, попросту, это Иваны, не помнящие своего родства. А попасть в секту очень просто — почему бы не сходить на так называемое сектантское богослужение, где можно сидеть, можно потанцевать, то есть чувствовать себя, как на вечеринке... А потом человек затягивается и становится рабом этой секты.

— Кто должен спасать этих «заблудших овец»?

— Все вместе — и Церковь, и общество, и родители. Но бороться, как Вы понимаете, с ними трудно, все эти организации хорошо финансируются из-за рубежа, у них неограниченные материальные возможности. Большая доля вины лежит и на нашем законодательстве, которое разрешает регистрацию сект, смотря на них сквозь пальцы.

— Не может ли стать хотя бы некоторой панацеей приходской батюшка, который знает жизнь семьи своих прихожан изнутри?

— У многих православных есть такой «домашний» священник, который бывает в доме, на праздниках. Это очень хорошая традиция, которая, к счастью, возрождается. Она укрепляет семью. На то он и приход, чтобы священник знал жизнь своих прихожан не только в храме, но и быту.

— Как надо относиться к грешникам?

— Прощать надо. Господь сказал, что если перед тобой согрешит твой брат, ты должен его обязательно простить. Пока человек живет на земле, он падает, но он и встает, и так до конца дней. Он может быть великим грешником, но, как разбойник на кресте, распятый рядом с Иисусом, может искренне покаяться и получить прощение. Нет такого грешника, про которого мы можем сказать, все это конченый человек, для него Царство Божие закрыто.

— Каждому ли священнику следует исповедоваться? Иногда можно слышать такие речи: нет, этот батюшка меня не устраивает...

— Исповедуемся мы Богу, священник всего лишь посредник, и он отвечает перед Господом за вас. Ведь мы говорим «Я согрешил, Господи, перед тобой в этом и в этом...». А батюшка, выслушав грехи, данной ему волей, должен простить и разрешить.

— Что главное для христианина?

— Жить для ближних и создать внутри себя Царствие Божие. Тяжело общаться с человеком, внутри которого ад. Как говорил Серафим Саровский, «надо стяжать благодать Святого Духа и вокруг тебя соберутся тысячи». В этом радость жизни, если это есть, то человек может нести свой жизненный крест без ропота. И веровать.

Татьяна МАМАЕВА, «Время и Деньги»