Статьи

Божий одуванчик

После ремонта булочная-кондитерская на набережной стала работать без выходных. За ее витринами шумела столица, а совсем рядом невозмутимо текла река, ограждая себя от всего суетного тяжелым гранитом.

По выходным было спокойней, и река текла так же, не отражая сбегавшие к ней израненные новостроем таганские переулки.

Зимним воскресным утром покупателей обычно мало. Сверкает влажной чистотой плитка под каррарский мрамор, монотонно гудит большая холодильная витрина с разнообразием тортов и напитков. Молчат писклявые электронные кассы.

Еще молодые, пухлые как шанежки, продавщица и кассирша от скуки взялись за кроссворд, тиснутый бесплатной рекламной газеткой. Решение его напоминало детскую игру в классики, где приходилось прыгать с клетки на клетку. Но в классики играть, однако, было легче.

— Жена греческого бога Ареса, восемь букв, — прочла кассирша.

— Не знаю. Давай дальше! — поторопила продавщица.

Проснулся дверной колокольчик. В булочной появилась согбенная старушка в ветхом пальтеце, в ботиках прощай не только молодость, но, похоже, и старость.

— С праздником, доченьки, — прозвучало то ли приветствие, то ли поздравление. Девицы недоуменно переглянулись — мало ли чего учудят эти надоевшие всем пенсионеры — и продолжили свое занятие.

— Старинная русская распашная одежда, шесть букв. — Давай дальше...

— Ферязь, — виновато произнесла старушка.

— Я таких слов-то сроду не слыхала, — оторопела кассирша.

— А маленькая соната, восемь букв?

— Сонатина, — последовал точный ответ.

— Что еще за сатанина? — хохотнула продавщица.

— А еженедельный христианский праздник, одиннадцать букв? — торжествующе пригвоздила бабулю обиженная кассирша.

— Воскресенье, доченьки...

Икона

В московском храме в честь Живоначальной Троицы, называемом по приделу Пименовским, среди множества дивных икон есть образ Божией Матери «Нечаянная Радость». Он находится справа в иконостасе.

На иконе изображен коленопреклоненный грешник, «хотящу ити к скверному беззаконию», который молится пред образом Богородицы. Но поразила меня другая икона, схожая по сути. Только на ней нет молящегося грешника. Она пребывает в отдельном мраморном киоте перед главным иконостасом слева от царских врат. Это Божья Матерь «Пименовская», которую прихожане тоже называют «Нечаянная Радость».

Я стал молиться и внезапно ощутил себя там, на иконе, тем самым грешником, Сына Ее распинающим.

Троллейбус

Троллейбус, укутанный плащом дождя, рассекая лужи, мчится вдоль набережной. В салоне дкшно и тесно. Все заняты своим делм: говорят, читают, едут. Мокрые, запотевшие окна отделяют нас от природного неудобства. За окном. на другом берегу — размытый силуэт Новодевичьего. Но мало кто смотрит в окно.

Сторож

Вторник, в храме немноголюдно. Из придела, где идет служба, доносится басок дьякона: «О упокоении душ усопших рабов Божиих... и о еже проститися им всякому прегрешению, вольному же и невольному».

На белом заснеженном дворе храма, будто и не Москва вовсе, а далекая российская глушь, остановился юркий «пазик». Привезли покойницу.

Сторож, усатый лысый мужик в строительном комбинезоне, к своему удивлению заметил, что на приготовленной для гроба лавке, слегка посапывая, дремлет ветхая старушенция. «Мамаша, — потрогал ее сторож, — гроб привезли, вставай». Старуха очухалась сразу, будто и не спала, и зашамкала беззубым ртом: «Все мы, сынок, спим сызмальства, пока нам гробик не подадут...»

В храм внесли покойницу. Установили гроб на лавке, свечницы придвинули с четырех сторон подсвечники, зажгли от лампад свечи. Пожилого мужчину, видимо, мужа усопшей, держали под локти двое парней — родственники, соседи, кто знает.

«Прочее время живота нашего в мире и покаянии скончати, у Господа просим...», — читал дьякон. Мужчина зарыдал, ткнувшись в шапку. Его не успокаивали, только принесли воды. Служба шла своим чередом. «Многи скорби праведным, и от всех их избавит я Господь...» — гудел псаломщик. Мужчина, уже отрыдавши, сидел рядом с гробом на табурете и всхлипывал. «Вишь, как убивается, — прошамкала старуха, — это они о себе, себя жалко».

Сторож, глядя на вдовца, вдруг заплакал и быстро ушел в свою каморку, где на одной стене висела икона Спасителя с горящей перед ней лампадой, на другой — допотопные ходики, которые показывали остановившееся время.

Серая муфточка

Напев Херувимской у закрытых церквей дрожит.

Анна Ахматова

Она стояла в подземном переходе, накинув на ушанку старенькую шаль, и была похожа на игрушечного медвежонка, укутанного детской рукой. На груди дышала серая муфточка — совсем еще маленький, видно, недавно родившийся котенок. Она подобрала его вчера возле подъезда, отогрела, напоила молоком. И так как за всю свою долгую, одинокую жизнь не научилась ни о ком заботиться, а бросить на улице животное было жалко — пропадет — утром направилась к метро, где не раз видела женщин, продающих всякую живность. Она верила, что котеночка обязательно возьмут.

— Это за меня люди не дадут и пяти рублей, я теперь нужна только одному Богу, а его, такого хорошенького, непременно купят, хотя бы для забавы, — думала она по дороге к метро.

Но, видимо, Тот, Кому мы нужны больше всего на свете, услышал самые сокровенные мысли — и котенка никто не купил. Он остался с ней, согревая своим теплом ее одиночество.