Статьи

Вифлеемская звезда. Как озаряет она путь наших любимых детей? Видят ли они указанный ею путь? Где бывает наша молодежь? Что смотрит? Чем интересуется? Каким видят они окружающий Божий мир? Хотят посмотреть и познать мир, наши непоседы! А вернувшись, искренно делятся впечатлениями, детально рассказывая о впервые увиденном...  Просматривая материалы о Татьянином дне, невольно обратили внимание на заметки Тани Деевой, опубликованные на сайте «Домовый храм мученицы Татианы МГУ им. М. В. Ломоносова». Почитайте и вы...

Стокгольмский аэропорт, оказывается, носит красивое имя «Арланда», как будто кинозвезда 50-х. Я прилетела ранним утром 24-го. «Сегодня у них Сочельник, — сообщил мне папа еще в зоне прилета, — сначала гуляем по городу, а потом в гости».

Моя первая европейская столица, да еще какая. Это же город Карлсона и Малыша, территория Пеппи, где-то здесь, совсем рядом, Лапландия и шведский хоккей… Единственно, чего я боялась, так это языковой ямы, но все обошлось: Стокгольм оказался вполне англоязычным городом. По-английски здесь говорили все: ресепшионистки в отеле, продавец хотдогов за передвижным, вроде полевой кухни, прилавком, таксисты и арабы в сувенирных лавках.

Папа в своем репертуаре снял двухкомнатный номер в дорогом «Адмирале Нельсоне», играет в дружную семью, ну-ну. Катрин была приветлива и, надо отдать ей должное, вполне деликатна. Чуткую мачеху не изображала. Скорее пыталась приятельствовать и при первой возможности свалила за подарками, оставив нас с отцом поболтаться по старому городу вдвоем.

Я поняла, что хочу здесь остаться, если не на жизнь, то хотя бы на несколько месяцев.

«Адмирал Нельсон» стоял в самом центре старого города — Гамластане. Узкий дом, на перекрестке двух узких улиц, его узкая крыша чуть выделялась над общим рядом черепичных треугольников. «Это все не просто так! Смотри, рядом с ратушей!» — папа показал другой такой же треугольник. «Гостиница «Леди Гамильтон», они друг на друга смотрят, а встретиться не могут». Кто бы мог подумать, что шведы, которые в моем сознании если не Карлсоны, то хоккеисты с кривыми от частых встреч с шайбой носами, так романтичны.

Гамластан оказался островом, который с одной стороны омывало море, с другой — пресное озеро. На мостике рядом с королевским дворцом тусовались рыбаки, они ловили настоящих жирных лососей. Лососи сверкали в разноцветных огнях рождественской иллюминации, и это был такой «сюр», будто бы ты случайно заблудился в детском театре и нечаянно вырулил из кулис прямо на сцену.

— Знаешь, они тут лососей ловят уже лет тридцать. С тех пор, как король подписал специальный указ.

— И что, эту рыбу можно есть? Город все-таки…

— Здесь вода как боржоми. Они ее из-под крана пьют. Это тебе не Москва-река, где если по колено в воду войдешь… — …то можно не пользоваться эпилятором для ног, — мы с папой засмеялись в один голос, как это было в детстве, когда он начинал, а я заканчивала шутку.

— Хорошо, пап, да?

— Ага, пойдем, сейчас встретим Виктора.

…Виктор оказался шведом-русофилом. Его родители провели почти десять лет в дипмиссии в Москве, и Виктор, приехавший в Советский Союз годовалым ребенком, заговорил сразу на двух языках. С папой они, правда, познакомились года три назад, уже в Европе, по своим научным делам, но подружились, сойдясь в науке и общей тоске по России. Смешные они и трогательные — я подумала, что отец перестал меня раздражать своей щенячьей сентиментальностью…

Виктор повел нас гулять по Старому городу, который оказался совсем крошечным, но криво и часто разрезанным мелкими брусчатыми улочками. Некоторые из них были едва шире метра, а в стенах средневековых построек сохранились чугунные кольца, к которым всадники привязывали своих коней. Центральная улица Гамластана — Дроттинг-гатан сверкала, блистала, кричала, звучала музыкой и воем хоккейных дуделок.

— Весело тут у вас на Рождество, Виктор.

— Да… Они проводят Сочельник в барах… Грустно — Виктор говорил почти без акцента, даже чуть-чуть «старорежимно» выговаривая гласные.

— Почему же грустно? Здорово! Все радуются, смеются.

— Понимаешь, девочка, это не Рождество. А у нас с тобой Рождество еще не скоро...

— Ах, да. Русское Рождество, скучное оно в Москве…

Мы свернули в один переулок, потом в другой, третий, обошли старую ратушу.

— Виктор, а почему в сувенирных лавках не продают Карлсона, только Пеппи?

— Шведы не любят Карлсона, он для них слишком ленивый и пройдоха.

— А куда мы сейчас идем?

— В русскую церковь.

Опс… Приехать в Стокгольм, чтобы пойти в русскую церковь? Это у него обязательная программа? И отец туда же…

— Ты знаешь, девочка — Виктор нырнул в арку, жестом показав, чтобы мы не отставали от него, — это очень интересная история...

История Православия в Швеции, — я заметила, что он все-таки строит фразы чуть странно.

— Послушайте, Виктор, а здесь что, так много русских?

— Достаточно, но многие шведы приходят сейчас в Православие. Здесь и служат на шведском языке…

— А сами шведы — кто?

— Ты имеешь в виду по вероисповеданию? Считается, что лютеране, но фактически — консьюмеристы.

— Кто-кто?

— Ну, служители культа потребления. Не знаю, как это сказать по-русски — Виктор явно шутил, но как-то горько, с пепельным юмором. — Мы благополучная страна, у нас скандинавский социализм и материализм, бесплатная медицина и образование, защищенные дети и пенсионеры, вон видишь!

Виктор показал на расклеенные по наружной стене старого дома плакаты, изображавшие обнимающихся, обнаженных стариков: мужчину и женщину лет 70-80.

— Что это? — я не могла определить, трогательная это картинка или... омерзительная.

— Это наших стариков пытаются убедить в том, что все радости жизни им еще доступны. Ситуация не очень хорошая. Денег у них много, проблем нет, все границы открыты, но у наших стариков депрессии. Да. Представь себе. Им нечем себя занять. С внуками у нас сидеть не принято, а в церковь, то есть в кирху, они не ходят. Такие вот пироги с котятами, как говорят русские.

Я представила этих несчастных котят из пирогов, все-таки в устах иностранца наши идиомы звучат очень странно, излишне образно.

— А почему тогда они идут в Православие?

— Знаешь, идут — это много сказано, некоторые приходят. Те, кто приходят, говорят, что наша вера живее.

— Наша — это какая?

— Я православный. И мне кажется, что Швеция исторически более православная страна, чем многие другие. А с Россией мы очень близки.

…Много лет назад наша княгиня Ингерда была выдана замуж за киевского князя Ярослава Мудрого. Отец Ингерды, Олаф Шетконнунг, был первым христианским королем, это было еще до раскола, значит — он был православным. Я много читал об этом…

— Ингерда? Она стала Ирина, да?

— Да, а перед смертью приняла монашеский постриг с именем Анны. Между Россией и Швецией началась очень сложная история отношений. С одной стороны, постоянные междоусобные войны, вплоть до столбовского мира в 1617, с другой — в Швеции и Норвегии любили и жалели, нет, жаловали русских купцов. В самом начале «десятых веков» строили христианские, опять же, считай, православные храмы. Один на Готланде. Другой в Ситгуне, древней нашей столице.

— Слушай, а там, за Южной ратушей, тоже ведь какой-то русский квартал? — вмешался папа, как обычно больше пяти минут не выдерживающий роли безучастного слушателя.

— Точно, это Ryss-garden, русский двор, там была походная православная церковь, прямо в одном из амбаров. Ее причт числился в составе Новгородской епархии, а служил там некий поп Емельян, но я плохо знаю тот период…

— Так, а Петр как к такому русскому присутствию отнесся? Секуляризировал, никак? — папа включил «аналитическую шестерню».

— Нет, наоборот, как ни странно! При Алексее Михайловиче церковь получила большое помещение. А при Петре, как только в Стокгольме открыли первую русскую дипломатическую миссию, ее председатель, князь Хилков устроил богослужения в собственной домовой церкви. Так что при Петре в Стокгольме служили сразу в двух православных церквах: купеческой на гостином дворе и посольской.

— А дипмиссия, вероятно, покровительствовала православной церкви все оставшееся время?

— Да, русская церковь полностью зависела от судьбы дипмиссии. Она была не просто «присутственным местом» или «очередным храмом», она всегда была центром просвещения. И в приход потянулись шведы! Да! Уже в середине XIX века здесь появились литургии на шведском языке, построили несколько православных храмов, а после революции церковь стала принимать и помогать обустраиваться эмигрантам.

Мы, наконец, вошли в небольшое помещение. Виктор, а вслед за ним и… папа стянули шапки и медленно, как-то очень значительно трижды перекрестились. О-о…

— Заходите, наверху библиотека, внизу храм. Он у нас маленький, но уютный. Это — Виктор показал на икону слева от… ворот или дверей, не помню, как это называется точно, — Стокгольмская икона Божией Матери. А это — покровитель храма — Сергий Радонежский. Ты ведь была наверняка в его Лавре, Таня?

— Нет, но обязательно буду, — я вспомнила, мне что-то рассказывал об этом Куклачев, но я пропускала мимо ушей.

…Вечер мы провели в гостях у Виктора, перед камином, в тихих разговорах о России, о том, что ищут люди, когда все границы открыты, что происходит сейчас в Москве и нужна ли Швеции Европейская конституция.

За окном Стокгольм разрывался петардами и хлопушками, заходился визгом свистулек и шипением шутих. Я сидела с ногами в огромном, в форме шляпы, кресле и думала о том, зачем люди идут в церковь… От какой-то неустроенности? Или потому, что тоскуют по родине, как мой папа или другие эмигранты? Может быть, они там ищут общения на своем языке? Их связывает общее прошлое и общий страх перед будущим?

Вероятно, люди просто боятся умирать и им легче думать, что жизнь есть и после… Интересно, что привело к вере Виктора, такого успешного и благополучного сына дипломатов? И почему вместо близкой кирхи он выбрал православный храм? Захотелось экзотики? Это мода?..

Почему за последние месяцы столько людей вокруг так или иначе оказываются связанными с верой? Почему об этом снова думаю я?